На ленинградской киностудии готовились снимать фильм для детей по сказке Николая Носова «Барбос в гостях у Бобика». Мне предложили заняться дрессировкой комнатных собак для этой картины.  Я очень волновалась,  так как не занималась этим уже много лет. 

Пользоваться цирковыми собаками не хотелось:  думали,  что они начнут играть в давно заученной манере. Решено было искать «свежих артистов». Дали объявление по радио.

В назначенный день и час по проспекту Майорова вытянулась огромная очередь желающих снимать своих собак.  Кого там только не было!..  Старушки в старомодных шляпках,  державшие в сумках трясущихся голых собачек с выпученными глазами,  дети со шпицами и пуделями,  сеттерами или овчарками.  Приводили болонок и пекинских собачек,  которые ходили на задних лапках, пренебрежительно поглядывая в нашу сторону.

Были даже собаки из пригорода, снятые прямо с цепей. Лохматые и страшные, они лаяли сиплыми голосами.

Приводили и очень хорошо обученных маленьких собачек,  но все они работали приниженно и не обладали обаянием, которое мы так искали.

Две собаки особенно памятны мне. Одну привел шофер грузовой машины — мрачный

детина огромного роста.  Говорил он отрывисто и грубо,  однако,  как только обращался к собаке,  голос его становился тихим и ласковым.  Собака была идеально выдрессирована и с

большим старанием выполняла сложнейшие трюки. Но она была уже преклонного возраста, и поэтому мы не могли ее взять.

Вторую собаку, рыженькую, очень худую, но полную изящества, привел бывший циркач. Это была настоящая нищенка.  Она танцевала все время без всяких команд,  вымаливая

лакомство. Два дня мы занимались отбором собак. На роль дворового Барбоса мы так и не нашли нужной нам дворняжки, а на роль Бобика приискали очень милого лохматого песика Мишку,

который и снимался в этой картине.  На роль дублера Бобика взяли еще одну симпатичную болонку — белую с черными пятнами — по кличке Пим.

Нельзя сказать, что наш главный герой Мишка очень хотел трудиться, он больше играл на своем обаянии,  любил позировать,  мог подолгу служить,  садиться на стул или в кресло, 

принимая очаровательные небрежные позы,  укладываться на коленях,  милостиво предлагая свой живот.Меня Мишка подкупил тем, что, боясь потеряться на студии, где кругом много народа, 

хватался за край халата и так шел со мной. Получалось — вроде он меня на поводке ведет.

Эту овчарку знают многие ребята. Бриг часто снимается в фильмах, выступает в школах и кинотеатрах. Ну и конечно, он — участник добровольной народной дружины, помогает поддерживать порядок на улицах города.

При дрессировке выяснилось,  что Мишка не может ходить на задних лапах,  а следовательно,  не может и танцевать.  В молодости пес получил сильные ушибы спины и конечностей.

Таким образом,  танцевать должен был Пим.  Когда Пима стали обучать танцам,  то

оказалось,  что он прирожденный танцор.  Пес танцевал с большим вдохновением,  быстро и

легко схватывал новые движения,  с большой охотой репетировал.  У него была прямо-таки страсть к танцам. Но Пим был обидчив и капризен. На репетиции со всеми собаками начинать

нужно было непременно с него, а не то он обижался и работал уже вяло, с надутой мордашкой.  Особенно старался пес, если были посторонние зрители.

К нам часто заглядывали на репетиции актеры и другие работники студии. Танцуя, Пим внимательно следил за командами,  но умудрялся в это же время посмотреть и на зрителей,  чтобы проверить впечатление.  Он очень не любил,  когда над ним смеялись.  Приходилось каждый раз предупреждать, что свое умиление нельзя выражать смехом. Стоило кому-нибудь

засмеяться,  как Пим резко обрывал танец и,  опустив хвост,  прятался в угол.  Поднять его настроение после этого было трудно — пес не шел даже на зов.

Пим за свое обаяние и артистичность стал вскоре общим любимцем.

Через полтора месяца непрерывных тренировок пес стал виртуозным танцором.  Но сниматься в фильме ему все-таки не пришлось. Чтобы Пим мог дублировать в танцах Мишку, 

его необходимо было покрасить, тем более что фильм был цветной. Перекрашивать пса нам не

разрешила хозяйка.  Так и пришлось расстаться с маленьким танцором и заняться срочно поисками новой собаки.

Времени на поиски у нас совсем не было, и поэтому собаку искали все и везде. Поехали наши режиссеры и художники за город выбирать натуру.  В Зеленогорске,  у вокзального

буфета,  увидели привязанного к столбу маленького,  лохматого пса.  К этому времени

работники киногруппы уже стали бывалыми собачниками,  поэтому,  не смущаясь,  отвязали

собаку и предоставили ей возможность показать хозяина. Отыскав хозяина, сговорились с ним о продаже собаки, узнали, что зовут пса Чарли, посадили будущего артиста в машину и увезли

в Ленинград.

Режиссерам не терпелось похвастаться удачей и показать собаку мне.  На меня Чарли произвел неприятное впечатление:  очень некрасивый,  с отталкивающей мордой:  у него был

перекус —  нижняя челюсть резко выступала вперед,  обнажая зубы,  а темные недоверчивые глаза смотрели на всех с нескрываемой злобой. Нужно учесть, что псу было уже пять лет и за эти годы он немало перенес.

С собаками Чарли знакомства заводить не стал,  забрался в отведенный ему угол,  пододвинул ближе к себе миску, коврик и, прежде чем улечься, оскалил зубы и зарычал. Всем стало все ясно —  собаки потеряли к нему всякий интерес, а место его обходили сторонкой. 

Сразу же мы начали брать Чарли на репетиции,  чтобы как-то возбудить в нем интерес к

занятиям, но пес считал, что учиться ему уже поздно.

Угрюмый,  плелся он,  опустив голову,  а как только начинали работать,  забирался под стул и демонстративно отворачивался от нас.

Каждой собаке хотелось,  чтобы работать начали с нее,  и на того,  кому выпадало быть первым,  потом все накидывались и выдавали небольшую трепку.  Чарли презирал всю эту возню.

Каждый день — утром и вечером — репетиции. Две недели мучил нас пес, а результатоввидно не было.

Я по-прежнему не испытывала к нему ни сочувствия,  ни симпатии.  Меня Чарли раздражал своим упрямством и нежеланием трудиться. Я уже хотела отказаться от работы с

ним. Но вот мой ассистент Михаил Соломонович Гуревич оказался терпеливее меня и нашел ключ к этому мрачному типу. Он брал его за лапы и водил, водил, заставляя ходить на задних

лапах,  кружил,  напевая мелодию вальса,  или заставляя стоять не двигаясь.  Первой удачей Михаила Соломоновича был день, когда он повел Чарли работать без поводка и тот не удрал, а

поплелся за ним. Ассистент мой, бывший циркач, уже очень пожилой человек, был большим оригиналом. 

В прошлом ему приходилось,  готовясь к съемкам,  иметь дело с разными животными:  с мелкими зверюшками, птицами, собачками и даже с медведями и львами.

Нельзя сказать,  чтобы эта разнообразная дрессура и общение всегда хорошо для него кончались. Время от времени его царапали, кусали, грызли — иногда это кончалось больницей.

Меня весьма удивляло,  что Михаил Соломонович на все приемы дрессировки подавал собакам одну и ту же команду:  «Але,  алери!»  Правда,  однообразие в одном заменяло

разнообразие в другом — Михаил Соломонович широко пользовался интонациями. Чарли он

командовал на каких-то особенно высоких и визгливых нотах.

Собаки относились к нему покровительственно (даже когда он в сердцах кричал им: «Я

же сказал,  я же сказал!»),  с некоторым пренебрежением.  Они больше любили работать со

мной, но Чарли всегда предпочитал Гуревича. Любопытно, что вопреки всякой логике собаки

у него все-таки знали, когда и что нужно делать.

Шли дни за днями, казалось, что сдвигов в работе у Чарли не видно. Но вот однажды на репетиции пес поднялся на задние лапы и пошел, а мы с удивлением увидели, что он уже умеет

танцевать. Правда, танцуя, Чарли сохранял безучастное выражение морды и очень походил на заводную игрушку.  Отличался он от игрушки разве только тем,  что игрушка сразу после завода вертится быстрее, а пес наоборот — вначале раскачивался и ходил медленно, а потом

начинал двигаться все быстрее.

Был у нас еще один замечательный пес —  дворняжка Люкс.  Ростом он был крупнее

остальных собак, а возрастом младше всех, ему было десять месяцев. Весь белый с розовым отливом, лохматый, с черными глазами, с необычайно веселой и выразительной мордой,  пес

сразу понравился мне. У Люкса были очень подвижные уши,  он их то ставил оба вместе,  то лихо закидывал назад. На концах ушей были милые кисточки, а над глазами —  удивительно

длинные, похожие на еловую ветку ресницы. Были у него еще очень забавные усы и борода.

Благодаря подвижности ушей его морда все время меняла выражение:  то это было удивление простачка,  то восторг от всего сердца,  то ужас или грусть,  даже стеснение и

неловкость.

Нам очень повезло с Люксом.  Он был талантливой и очень трудолюбивой собакой,  с непосредственным восприятием мира, что весьма соответствовало роли Барбоса в фильме.

И его собачья судьба была тоже необычная. Люкс — найденыш. Девочка подобрала его на улице совсем маленьким щенком, выкормила, вырастила. Когда пес подрос, она пришла на

дрессировочную площадку посмотреть,  чем занимаются умные породистые собаки в школе. 

Там я и приметила ее, стоявшую в сторонке вместе с Люксом. А после того как я увидела его реакцию на окружающее, увидела, как он двигается, не оставалось сомнения в том, что пес для

нас — находка.

На следующий день Люкса привели на студию. Режиссеры, художник и вся группа были от него в восторге. С собаками Люкс подружился быстро, Мишке же стал подчиняться, уважая в нем старшего. Люкс был добрый и веселый малый, а Мишка — хитрый, себе на уме. Умел угождать, где нужно, людям, умел работать напоказ. Приметил он, например, что всем очень нравится, как он охраняет съемочную площадку. Всех работников своей группы он отлично знал,  и как только огораживали площадку и ставили осветительные приборы, Мишка рьяно принимался за свое дело. Стоило только постороннему человеку забрести за веревку, как он

яростно кидался, лаял и иногда даже хватал за штанину. Наших мужчин это забавляло, и они всячески поощряли Мишку.  Тогда Мишка начал учить охране и доброго Люкса —  одномувсе-таки бывает страшновато.

Мишка с Люксом очень привязались друг к другу. Случалось, Мишка устраивал Люксу сцены ревности,  когда тот отбегал к соседнему забору пообщаться с местным собачьим населением. Вернувшись, Люкс подбегал сразу к Мишке с извинениями, а тот отворачивался и не желал разговаривать. Но ссоры были недолги, а после них собаки еще нежнее относились друг к другу.

Мы очень долго отрабатывали эпизод с подкидной доской. По сюжету собаки смотрят телевизор, где показывают цирк, и хвастливый Бобик уверяет, что ему так прыгнуть ничего не

стоит:  «Але,  хоп!»  —  и все.  Барбос приносит тогда ему из кухни гладильную доску, укладывает ее на диванный валик, который кладет на пол, а сам забирается под самый потолок по книжным стеллажам и оттуда, готовясь прыгнуть, кричит: «Але, хоп!»

Во время репетиций доска была наглухо прибита,  а высоту Люксу увеличивали постепенно. Собаки привыкли и совсем не боялись работать на подкидной доске. На съемках мы этот эпизод прозвали «смертельный номер» и очень за него тревожились, так как не знали,  на какую высоту подлетит Мишка и успеет ли оператор заснять этот сложный эпизод с одного дубля.

Мы были уверены,  что второй раз после неожиданного удара об пол Мишка уже не прыгнет.  Однако,  работая с животными,  трудно предвидеть,  что и как получится…  Так и в

этот раз случилось неожиданное. Люкс прыгнул, доска подбросила Мишку вверх — и тут же он плюхнулся на пол.  Но вместо испуга Мишка страшно разозлился и выдал Люксу такую

трепку, что тот ошалел. Мишке показалось, что Люкс все напутал, не так прыгнул, а он из-за этого полетел.

Благодаря такому неожиданному повороту мы смогли снять еще один дубль. Но после второго падения Мишке уже не казалось, что Люкс в чем-то виноват, он уже не заблуждался на наш счет и,  поджав хвост,  разобиженный и оскорбленный,  забился под стол.  Нам было очень стыдно и жалко бедного пса, но что поделаешь!..

Пятиминутное купание, короткий отдых — и снова на съемку.

Очень утомляют собак нудные статичные планы, где подолгу нужно сидеть или стоять на одном месте, соблюдая при этом нужное выражение «лица». Даже работяга Люкс к концу дня

так уставал,  что уже не в состоянии был удивляться или восхищаться.  Тогда приходилось изобретать все новые и новые раздражители для него.  К этому подключалась вся группа:

художник виртуозно свистел,  Гуревич пел колоратурным сопрано,  дядя Петя,  пиротехник,  каркал вороной,  кукарекал,  квакал,  кто-то появлялся с кошкой,  кто-то надевал на себя медвежью шкуру, — одним словом, зайдя к нам в павильон, можно было смело подумать, что попал в сумасшедший дом.

На одной из таких съемок, когда Люксу требовалось удивляться, залезая на телевизор и заглядывая вниз якобы на экран,  нам пришлось прогуляться в зоопарк и принести оттуда маленькую черепашку, так как все наши ухищрения под столом на Люкса уже не действовали. 

Черепашка не только удивила Люкса,  но и привела в восторг,  он даже устроил вокруг нее пляску.

Много стараний пришлось приложить, чтобы заставить собак добровольно лезть в ванну.  По сюжету они моются после того,  как Люкс пролил на Мишку сметану. Обе собаки очень

любили купаться в речке, но мытье в ванне они считали для себя большим унижением и делали это с несчастным видом.  От Люкса в этом эпизоде даже отказались,  до того у него был скорбный вид.

Но, несмотря на все трудности, собаки очень любили сниматься. Когда отсняли картину,  собак еще некоторое время держали на студии, на всякий случай. Их хорошо кормили, и они целый день проводили в саду студии. Псы так скучали, что не находили себе места, забегали в наш павильон, недоумевали, куда девалась их квартира, забегали в группу, скулили…

Как-то утром собаки гуляли в сквере,  а в чужом павильоне отворили дверь —  былоочень жарко.  И вдруг псы услыхали знакомую команду:  «Внимание,  мотор!»  Собаки опрометью кинулись в павильон, влетели в кадр и привычно замерли. Хотя они испортили на чужой картине дубль,  никто на них не сердился.  Было смешно и грустно смотреть на этих энтузиастов,  которые ни за что не хотели смириться с тем,  что они отыграли свое,  могут

отдыхать и больше уже не нужны.

Мы с режиссером несколько раз брали собак и выступали на киносеансах,  по телевидению, в школах.

Люкс поменял хозяев, так как девочке не разрешили держать его в общежитии. Там пес

выл и лаял. Он избаловался в кино и уже не хотел, как прежде, сидеть привязанным к батарее один целый день. На студии нашлось много охотников взять его, и пес попал в очень хорошие

руки, как выражаются собаководы. Теперь ему живется — как Бобику в носовской сказке.

Люкс снимался еще в нескольких картинах и всегда успешно. Вы можете увидеть Люкса в фильме «Дай лапу, друг», где он играет примерного ученика в собачьей школе.

Несколько труднее его узнать в картине «В городе С», так как он играет собаку-клоуна и на нем надет черный костюм с белым жабо и бархатная шляпа с пером.  Играет он старого больного пса, которому тяжко достается кусок хлеба.

Вот какую блистательную артистическую карьеру в кино сделал Люкс —  простая дворняжка без роду и племени.